Когда-то, давным-давно, попала мне в руки забавная польская книжица со странным названием — «Księga nonsensu» («Книга бессмыслиц») — и с совершенно жутким рисунком на обложке: человек в шляпе, у которого было, по меньшей мере, три носа (один нос нормальный и два — вместо ушей). Раскрыв книжку, я немедленно наткнулся на такое вот стихотворение (перевожу как умею, — не взыщите):

Сказала флейтисту из Рио
Девица по имени Клио:
        «Моим ты амантом
        Не станешь с андантом…
Попробуй allegro con brio!»

«Так…», — подумал я. С одной стороны… выглядит пятистишие вполне изящно и по-итальянски: andante (умеренно) и allegro con brio (быстро-быстро) — это музыкальные термины для обозначения темпа исполнения, и приятно, что автор считает меня способным воспринимать их безо всяких скучных разъяснений. Равно как и предполагает моё знакомство со словом «amant» («любовник» по-французски) и с именем музы Клио. С другой стороны… а на что, собственно, автор тут намекает? И почему эта девица требует от флейтиста музицировать непременно в бешеном темпе allegro con brio? Чем этой капризной девице не угодил темп andante? И при чём тут, собственно говоря, муза истории и бывшая столица Бразилии?..

Так состоялась моя первая встреча с лимериками. Это уже потом я узнал, что «Книга бессмыслиц», «A Book of Nonsense», — именно так назывался классический сборник английского поэта и художника Эдварда Лира, увидевший свет ещё в феврале 1846 года и сплошь состоявший из «бессмыслиц», написанных в такой вот форме и примерно в таком же духе.

Но Эдвард Лир отнюдь не был первым сочинителям лимериков. Пятистишия подобного рода дошли до нас и из XVIII века, и из XVII века… да что там говорить! даже почтенный Фома Аквинский в своём XIII веке баловался лимериками! По-латыни, разумеется, — ведь он же, как-никак, был учёным богословом и философом.

Впрочем, первым нельзя считать и Фому Аквинского. Корни того, что с конца XIX века стали называть лимериками, уходят вглубь и вширь. Они народные, эти корни. Лимерики в Европе были тем же самым, чем были в России частушки — озорной сплав бессмыслицы и здравого смысла:

Сидит милый на крыльце
С выраженьем на лице.
Выражает то лицо,
Чем садятся на крыльцо!

Нет, Эдвард Лир не был первым сочинителем лимериков. И его «Книга бессмыслиц» не была даже первым сборником лимериков. Но именно сборник Лира пришёлся, как говорится, ко двору и приобрёл необычайную популярность. Благодаря Эдварду Лиру этот жанр комической поэзии, nonsense verse, получил своё официальное признание и занял в литературе весьма почётное место.

Лимерики, вошедшие в сборник, первоначально предназначались внукам графа Дерби, коих Эдвард Лир учил рисованию. Вероятно, поэтому эти лимерики составляют как бы единое целое с рисунками самого Лира, которые сопровождают каждое пятистишие. И поэтому, вероятно, в этих лимериках так много географических названий — добросовестный педагог едва ли мог пройти мимо столь удачного повода подтянуть своих учеников ещё и по географии.

Всего Эдвард Лир написал более двух сотен лимериков, а в его «Книгу бессмыслиц» вошло их, в конечном итоге, чуть более сотни. Буквально все они начинаются по-английски со слов «There was…» — «Жил-был…», «Жила-была…». В подавляющем большинстве лимериков жил-был — это какой-нибудь старик или немолодой джентльмен; затем идут молодые леди — их чуть больше двух десятков — и леди пожилые. Впрочем, пожилых леди Лир не слишком приветствовал: их у него всего-то трое…

«Кончай разговоры — пошли к лошадям!» — так гласит французская пословица. Действительно, мы ведь собрались тут вовсе не для того, чтобы бесконечно рассуждать о лимериках. К лошадям так к лошадям… Перед вами — ровно 25 лимериков Эдварда Лира из его «Книги бессмыслиц», проиллюстрированных его же рисунками. Впрочем, это не совсем Эдвард Лир, конечно. Переводить лимерики необычайно трудно, и то, что вы сейчас прочитаете — это лишь более или менее удачные их переводы (а чаще всего — пересказы) на русский язык, выполненные Марком Фрейдкиным (номера по порядку 3, 4, 6, 10, 12, 15, 18, 19 и 20), Григорием Кружковым (1, 2, 14, 16, 17, 21 и 25), Сергеем Шоргиным (5, 7, 8, 11, 22) и Борисом Архипцевым (9, 13, 23, 24).

ВлВ
Жил старик с сединой в бороде,
Восклицавший весь день: «Быть беде!
        Две вороны и чиж,
        Цапля, утка и стриж
Свили гнезда в моей бороде!»

Жил-был старичок из Гонконга,
Танцевавший под музыку гонга.
        Но ему заявили:
        «Прекрати это — или
Убирайся совсем из Гонконга!»

Длинноносый старик из Литвы
Говорил: «Если скажете вы,
        Что мой нос длинноват,
        В чем же я виноват —
Ведь не я так считаю, а вы!»

Шаровидный старик с Дарданелл
Пил тогда, когда пить не хотел.
        На слова «стыд и срам!»
        Возражал: «Знаю сам!» —
Тот упрямый старик с Дарданелл.

Перед сном господин не проверил,
Хорошо ли он запер все двери…
        Крысы съели без шума
        Плед, четыре костюма
И бумаги в его секретере.

Самобытный старик из Милета
Никуда не ходил без жилета.
        — «Впору ль вам ваш жилет?»
        — «Разумеется, нет!» —
Отвечал всем старик из Милета.

Жил да был как-то парень в Марселе,
Чьи ботинки ужасно скрипели.
        «Эта обувь — из кожи? —
        Нет, совсем не похоже!», —
Удивлялись все люди в Марселе.

Жил-да был старикашка из Бонна;
Он повёл себя очень резонно:
        Приобрёл он кобылу
        И погнал что есть силы, —
Так он спасся от жителей Бонна.

У девицы одной чудо-нос
Рос и рос, и до полу дорос;
        Так старушку, бывало,
        Ту, что твёрдо ступала,
Нанимала носить этот нос.

У находчивой леди из Гревса
Суп стоял на огне, но не грелся.
        Чтоб поправить дела,
        Масло в пламя лила
Расторопная леди из Гревса.

Близорукий Фома из Литвы
Даже ногу не видит, увы!
        Скажут: «Вот ваш башмак» —
        Он не верит никак.
Недоверчив Фома из Литвы!

В дочке честный старик из Моравии
Чрезвычайно ценил благонравие,
        Но она почему-то
        Вышла замуж за плута,
Огорчив старика из Моравии.

Молодая особа из Лукки,
Пострадав от любовной разлуки,
        Взгромоздясь на платан,
        Спела там «трам-там-там!» —
К замешательству жителей Лукки.

Жил один долгожитель в Пергаме,
Он Гомера читал вверх ногами.
        До того дочитался,
        Что ослаб, зашатался
И свалился с утёса в Пергаме.

Неразборчивый джентльмен из Трои
С бренди смешивал соус из сои.
        Брал столовую ложку
        И хлебал понемножку
Под луной на развалинах Трои.

Жил на свете разумный супруг,
Запиравший супругу в сундук.
        На её возражения
        Мягко, без раздражения,
Говорил он: «Пожалте в сундук!»

Пожилой джентльмен из Айовы
Думал, пятясь от страшной коровы:
        «Может, если стараться,
        Веселей улыбаться,
Я спасусь от сердитой коровы?»

Вечноюная леди из Тира
Пыль сметала метёлкою с лиры.
        И при этом от скуки
        Просто райские звуки
Извлекать научилась из лиры.

Грациозный старик из Вероны
Станцевал две кадрили с вороной,
        Хоть вокруг говорили,
        Что такие кадрили —
Это просто позор для Вероны.

«Тише! — крикнул старик из Кордобы, —
Там щебечет птенец средь чащобы!».
        «Он совсем еще мал?» —
        «Я бы так не сказал!
Он раз в пять больше этой чащобы!»

У старушки одной на Руси
Голос был — хоть святых выноси.
        Когда в полную силу
        Она голосила,
Катастрофа была на Руси.

Житель крымского города Саки
Был хозяином толстой собаки,
        Что являла пример
        Толщины и манер
Всем собакам из города Саки.

Странноватого старца из Чили
В поведенье дурном уличили;
        На ступенях сидел он,
        Груши-яблоки ел он,
Необузданный старец из Чили.

На церковной скамье некий дед
Разорвал свой нарядный жилет;
        Эти пёстрые клочья
        Раздарить, мол, не прочь я
Трём племянницам, сказывал дед.

Одна старушонка из Лоха
Себя развлекала неплохо:
        Всё утро сидела
        И в дудку дудела
На кустике чертополоха.