Именно такое название закрепилось у нас за стихотворением Алексея Константиновича Толстого, которое он написал в 1868 году. Стихотворение это — явно шуточное, сатирическое даже — в напористом стиле излагает основные факты российской истории и поэтому, вероятно, оно может послужить для нынешних школьников неоценимым пособием по предмету «История Отечества». Во всяком случае, сам я учил историю именно по стихотворению Толстого.

Между прочим, изучение истории — дело чрезвычайно полезное. Приведу лишь один довольно известный пример. Муж врывается в дом и с порога кричит жене: «Я всё знаю, такая ты и сякая!». И в ответ слышит невозмутимое: «Да? Ты всё знаешь? А вот когда была битва при Грюнвальде?». Скорее всего, после этого муж сразу поймёт, что он несколько погорячился.

Возвращаясь к стихотворению А.К. Толстого: вероятно, способность быть пособием по отечественной истории — это не единственное его достоинство, иначе трудно объяснить, почему вот уже почти полтора века оно пользуется огромной популярностью. И это при том, что от читателя всё же требуется известный уровень образованности: граф Толстой, дитя своего просвещённого века, совсем не стесняется в выборе языка, если ему бывает нужно что-то там зарифмовать. Поэтому никакое издание «Истории государства Российского» не обходится без комментариев. Время от времени и мы станем прерывать чтение, чтобы согласовать наше понимание подчёркнутых слов и выражений.

Итак, приступаем? Алексей Константинович Толстой, «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева».

Вся земля наша велика и
обилна, а наряда в ней нет.

Нестор, летопись, cтр. 8

                1

Послушайте, ребята,
Что вам расскажет дед.
Земля наша богата,
Порядка в ней лишь нет.

                2

A эту правду, детки,
За тысячу уж лет
Смекнули наши предки:
Порядка-де, вишь, нет.

                3

И стали все под стягом,
И молвят: «Как нам быть?
Давай пошлём к варягам:
Пускай придут княжить.

                4

Ведь немцы тороваты,
Им ведом мрак и свет,
Земля ж у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».

                5

Посланцы скорым шагом
Отправились туда
И говорят варягам:
«Придите, господа!

                6

Мы вам отсыплем злата,
Что киевских конфет;
Земля у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».

                7

Варягам стало жутко,
Но думают: «Что ж тут?
Попытка ведь не шутка —
Пойдём, коли зовут!»

                8

И вот пришли три брата,
Варяги средних лет,
Глядят — земля богата,
Порядка ж вовсе нет.

                9

«Hу, — думают, — команда!
Здесь ногу сломит чёрт,
Es ist ja eine Schande,
Wir müssen wieder fort».

                10

Но братец старший Рюрик
«Постой, — сказал другим, —
Fortgeh'n wär' ungebührlich,
Vielleicht ist's nicht so schlimm.

                11

Хоть вшивая команда,
Почти одна лишь шваль;
Wir bringen's schon zustande,
Versuchen wir einmal».

                12

И стал княжить он сильно,
Княжил семнадцать лет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет!

В «Повести временных лет», во фрагменте за 862 год, читаем: «… И не было среди них правды, и была у них усобица, и стали воевать сами с собой. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву…». Совет пригласить в Новгород Рюрика и других «варягов» исходил от знатного новгородца Гостомысла. Варяги у Толстого говорят между собой на современном и почему-то немецком языке, и говорят они следующее.

Es ist ja eine Schande, wir müssen wieder fort (эс ист йя айнэ шандэ, вир мюссен видэр форт) — какой позор: нам снова надо убираться прочь (нем.).

Fortgeh'n wär' ungebührlich, vielleicht ist's nicht so schlimm (фортгейн вэр унгебюрлих, фильляйхт истс нихт зо шлим) — если мы уйдём, то пойдут всякие разговоры… может быть, дела обстоят не так уж и плохо (нем.).

Wir bringen's schon zustande, versuchen wir einmal (вир брингенс шон цуштандэ, фэрзухэн вир айнмаль) — да справимся мы: не боги, чай, горшки обжигают (нем.).

                13

За ним княжил князь Игорь,
А правил им Олег,
Das war ein großer Krieger
И умный человек.

                14

Потом княжила Ольга,
А после Святослав;
So ging die Reihenfolge
Языческих держав.

                15

Когда ж вступил Владимир
На свой отцовский трон,
Da endigte für immer
Die alte Religion.

                16

Он вдруг сказал народу:
«Ведь наши боги дрянь,
Пойдём креститься в воду!»
И сделал нам Иордань.

                17

«Перун уж очень гадок!
Когда его спихнём,
Увидите, порядок
Какой мы заведём!»

                18

Послал он за попами
В Афины и Царьград.
Попы пришли толпами,
Крестятся и кадят,

                19

Поют себе умильно
И полнят свой кисет;
Земля, как есть, обильна,
Порядка только нет.

                20

Умре Владимир с горя,
Порядка не создав.
За ним княжить стал вскоре
Великий Ярослав.

                21

Оно, пожалуй, с этим
Порядок бы и был;
Но из любви он к детям
Всю землю разделил.

                22

Плоха была услуга,
А дети, видя то,
Давай тузить друг друга:
Кто как и чем во что!

Варяги потихонечку отговорили между собой, но автор — по инерции, видимо — продолжает активно использовать немецкие слова и выражения, рифмуя их с русскими. Делает он весьма непринуждённо.

Das war ein großer Krieger (дас вар айн гросэр кригэр) — это был выдающийся воин (нем.).

So ging die Reihenfolge (зо гинг ди райэнфольгэ) — вот в таком порядке и происходила смена (нем.).

Da endigte für immer die alte Religion (да эндигтэ фюр иммэр ди альтэ религйон) — тогда-то старая религия и закончилась навсегда (нем.).

Сделал нам Иордань — то есть, обратил язычников-киевлян в христианство, загнав их в воды Днепра. В реке Иордан, как известно, крестился сам Иисус Христос.

                23

Узнали то татары:
«Ну, — думают, — не трусь!»
Надели шаровары,
Приехали на Русь.

                24

«От вашего, мол, спора
Земля пошла вверх дном,
Постойте ж, мы вам скоро
Порядок заведём».

                25

Кричат: «Давайте дани!»
(Хоть вон святых неси.)
Тут много всякой дряни
Настало на Руси.

                26

Что день, то брат на брата
В орду несёт извет;
Земля, кажись, богата —
Порядка ж вовсе нет.

                27

Иван явился Третий;
Он говорит: «Шалишь!
Уж мы теперь не дети!»
Послал татарам шиш.

                28

И вот земля свободна
От всяких зол и бед
И очень хлебородна,
А всё ж порядка нет.

                29

Настал Иван Четвёртый,
Он Третьему был внук;
Калач на царстве тёртый
И многих жён супруг.

                30

Иван Васильич Грозный
Ему был имярек
За то, что был серьёзный,
Солидный человек.

                31

Приёмами не сладок,
Но разумом не хром;
Такой завёл порядок,
Хоть покати шаром!

                32

Жить можно бы беспечно
При этаком царе;
Но ах! ничто не вечно —
И царь Иван умре!

От колоритной сцены натягивающих свои шаровары татар и до первого (то есть, Третьего) Ивана Васильевича, пославшего татарам загадочный шиш, — два с половиной века промелькнули совершенно незаметно, не правда ли?

Имярек — то есть, по имени. Пародия Толстого на официальные бумаги, в которых слово «имярек» иногда служило заменителем реального имени: «такой-то».

                33

За ним царить стал Фёдор,
Отцу живой контраст;
Был разумом не бодор,
Трезвонить лишь горазд.

                34

Борис же, царский шурин,
Не в шутку был умён,
Брюнет, лицом недурен,
И сел на царский трон.

                35

При нём пошло всё гладко,
Не стало прежних зол,
Чуть-чуть было порядка
В земле он не завёл.

                36

К несчастью, самозванец,
Откуда ни возьмись,
Такой задал нам танец,
Что умер царь Борис.

                37

И, на Бориса место
Взобравшись, сей нахал
От радости с невестой
Ногами заболтал.

                38

Хоть был он парень бравый
И даже не дурак,
Но под его державой
Стал бунтовать поляк.

                39

А то нам не по сердцу;
И вот однажды в ночь
Мы задали им перцу
И всех прогнали прочь.

                40

Взошёл на трон Василий,
Но вскоре всей землёй
Его мы попросили,
Чтоб он сошёл долой.

                41

Вернулися поляки,
Казаков привели;
Пошёл сумбур и драки:
Поляки и казаки,

                42

Казаки и поляки
Нас паки бьют и паки;
Мы ж без царя как раки
Горюем на мели.

Смутное время… Нахал, болтавший ногами на троне, — это так называемый Лжедмитрий Первый, ставший русским царём в 1605 году и убитый заговорщиками в году следующем. Время то, действительно, было очень даже смутное. Никогда больше поляки не чувствовали себя у нас более уверенно, чем тогда. Один из бояр-заговорщиков, Василий Шуйский, сменил Лжедмитрия на московском престоле, но, как говорится, не справился с управлением, довёл дело ещё и до шведской интервенции, был свергнут и умёр в польском плену.

Старинное слово паки означает «опять», «снова».

                43

Прямые были страсти —
Порядка ж ни на грош.
Известно, что без власти
Далёко не уйдёшь.

                44

Чтоб трон поправить царский
И вновь царя избрать,
Тут Минин и Пожарский
Скорей собрали рать.

                45

И выгнала их сила
Поляков снова вон,
Земля же Михаила
Взвела на русский трон.

                46

Свершилося то летом;
Но был ли уговор —
История об этом
Молчит до этих пор.

                47

Варшава нам и Вильна
Прислали свой привет;
Земля была обильна —
Порядка ж нет как нет.

                48

Сев Алексей на царство,
Тогда роди Петра.
Пришла для государства
Тут новая пора.

                49

Царь Пётр любил порядок,
Почти как царь Иван,
И так же был не сладок,
Порой бывал и пьян.

                50

Он молвил: «Мне вас жалко,
Вы сгинете вконец;
Но у меня есть палка,
И я вам всем отец!..

                51

Не далее как к святкам
Я вам порядок дам!»
И тотчас за порядком
Уехал в Амстердам.

                52

Вернувшися оттуда,
Он гладко нас обрил,
А к святкам, так что чудо,
В голландцев нарядил.

                53

Но это, впрочем, в шутку,
Петра я не виню:
Больному дать желудку
Полезно ревеню.

                54

Хотя силён уж очень
Был, может быть, приём;
А всё ж довольно прочен
Порядок стал при нём.

Но был ли уговор — несовершеннолетний Михаил был возведён на трон в 1613 году (он и стал основателем царской династии Романовых). По преданию, он якобы подписал какую-то бумагу, которая ограничивала его самодержавную власть.

«Но у меня есть палка, и я вам всем отец!..» — логика Петра выглядит в изложении А.К. Толстого необычайно убедительно. В следующем отрывке Россия получит ещё и мать — в лице Екатерины Второй.

                55

Но сон объял могильный
Петра во цвете лет,
Глядишь, земля обильна,
Порядка ж снова нет.

                56

Тут кротко или строго
Царило много лиц,
Царей не слишком много,
А более цариц.

                57

Бирон царил при Анне;
Он сущий был жандарм,
Сидели мы как в ванне
При нём, daß Gott erbarm!

                58

Весёлая царица
Была Елисавeт:
Поёт и веселится,
Порядка только нет.

                59

Какая ж тут причина
И где же корень зла,
Сама Екатерина
Постигнуть не могла.

                60

«Madame, при вас на диво
Порядок расцветёт, —
Писали ей учтиво
Вольтер и Дидерот, —

                61

Лишь надобно народу,
Которому вы мать,
Скорее дать свободу,
Скорей свободу дать».

                62

«Messieurs, — им возразила
Она, — vous me comblez», —
И тотчас прикрепила
Украинцев к земле.

                63

За ней царить стал Павел,
Мальтийский кавалер,
Но не совсем он правил
На рыцарский манер.

                64

Царь Александер Первый
Настал ему взамен,
В нём слабы были нервы,
Но был он джентльмен.

                65

Когда на нас в азарте
Стотысячную рать
Надвинул Бонапарте,
Он начал отступать.

                66

Казалося, ну, ниже
Нельзя сидеть в дыре,
Ан глядь: уж мы в Париже,
С Louis le Désiré.

При одном лишь упоминании о герцоге Курляндском Эрнсте Бироне, фактическом правителе в царствование племянницы Петра Великого Анны, Толстой не может удержаться от обращённого к Господу сокрушённого восклицания, опять же по-немецки: «… daß Gott erbarm!» (дас готт эрбарм) — «… спаси и помилуй!».

Рассказывая об Екатерине-матери, автор ограничивается, в основном, её учтивой перепиской с Вольтером и Дидро (Дидерот — Diderot по-французски). Madame (мадам) — так философы обращаются к Екатерине, вслед за чем следует немало приятных для неё слов. «Messieurs, vous me comblez (месьё, ву ме комле), «Господа, вы ко мне слишком добры» — ласково отвечает французам великая немка на русском троне.

Загадочное исчезновение в России «стотысячной рати азартного Бонапарте» (а ведь вначале казалось было, что уж ниже ей, России, ну никак «нельзя сидеть в дыре») настолько поразило Европу, что желание Александра Первого видеть во главе Франции немолодого Людовика (или Луи — Louis le Désiré (Луи ле дезирэ); désiré и означает по-французски «желанный») было с готовностью исполнено.

                67

В то время очень сильно
Расцвёл России цвет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет.

                68

Последнее сказанье
Я б написал моё,
Но чаю наказанье,
Боюсь monsieur Veillot.

                69

Ходить бывает склизко
По камешкам иным,
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим.

                70

Оставим лучше троны,
К министрам перейдём.
Но что я слышу? стоны,
И крики, и содом!

                71

Что вижу я! Лишь в сказках
Мы зрим такой наряд;
На маленьких салазках
Министры все катят.

                72

С горы со криком громким
In corpore, сполна,
Скользя, свои к потомкам
Уносят имена.

                73

Се Норов, се Путятин,
Се Панин, се Метлин,
Се Брок, а се Замятнин,
Се Корф, се Головнин.

                74

Их много, очень много,
Припомнить всех нельзя,
И вниз одной дорогой
Летят они, скользя.

«Ходить бывает склизко по камешкам иным». Эта мудрая мысль даёт Толстому прекрасную возможность покончить с историографией и перейти к перечислению более актуальных для его времени имён, но имён уже не из первого ряда. Упомянув monsieur Veillot (месье Вейо) (барон И.О. Велио с 1868 года руководил в МВД почтовым ведомством и был постоянной мишенью для насмешек со стороны А.К. Толстого), автор бегло, in corpore (ин корпорэ — по-латыни: в целом, в полном составе) перечисляет и других высокопоставленных чиновников. Среди них мы видим известных тогда людей: членов Государственного Совета, адмиралов, академиков и графов. В разные годы эти люди возглавляли министерство народного просвещения (А.С. Норов, Е.В. Путятин и А.В. Головнин), министерство юстиции (В.Н. Панин и Д.Н. Замятнин), министерство финансов (П.Ф. Брок), цензурный комитет (М.А. Корф).

                75

Я грешен: летописный
Я позабыл свой слог;
Картине живописной
Противостать не мог.

                76

Лиризм, на всё способный,
Знать, у меня в крови;
О Нестор преподобный,
Меня ты вдохнови.

                77

Поуспокой мне совесть,
Моё усердье зря,
И дай мою мне повесть
Окончить не хитря.

                78

Итак, начавши снова,
Столбец кончаю свой
От рождества Христова
В год шестьдесят восьмой.

                79

Увидя, что всё хуже
Идут у нас дела,
Зело изрядна мужа
Господь нам ниcпосла.

                80

На утешенье наше
Нам, аки свет зари,
Свой лик яви Тимашев —
Порядок водвори.

                81

Что аз же многогрешный
На бренных сих листах
Не дописах поспешно
Или переписах,

                82

То, спереди и сзади
Читая во все дни,
Исправи правды ради,
Писанья ж не кляни.

                83

Составил от былинок
Рассказ немудрый сей
Худый смиренный инок,
Раб Божий Алексей.




            1868 год

Ну и, наконец, концовка. Совсем «позабыв летописный свой слог», Толстой не забыл о той главной мысли, которая рефреном проходит через всё стихотворение. Имя этой мысли — Порядок. А Порядок — это, как известно, Министерство внутренних дел. Именно это ведомство с 1868 года воглавил Александр Егорович Тимашев, совсем не очень любимый в либеральных кругах. Но теперь, когда история государства Российского пополнилась со времён Толстого новыми полутора столетиями, кровавыми и великими, нас едва ли может всерьёз заинтересовать и сам Тимашев, и отношение к нему Толстого…

Написанная в 1868 году, «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» впервые увидела свет лишь 15 лет спустя, в 1883 году, уже после смерти А.К. Толстого. Интересно: сумей кто-нибудь достойно продолжить сейчас его «Историю» — от Тимашева до, скажем, Кудрина — что бы из этого получилось теперь?

Валентин Антонов, сентябрь 2008 года